В эти дни мы вспоминаем то жуткое время, когда многие киевляне не знали, доживут ли они до утра. Кончалась оккупация, выли сирены, по ночам все ближе и ближе слышались раскаты боев, на Левом берегу пылали пригородные слободки. Участились воздушные налеты, уже своих, но все равно бомбы периодически попадали в жилые дома. Никто не знал, что случится через час. И было страшно…
Немцы зверячили как никогда, расстреливали тюрьмы, «ликвидировали» Дарницкий и Сырецкий концлагерь, просто убивали на улицах со зла случайных прохожих. А в Бабином яру уже лежали сотни тысяч — евреи, цыгане, военнопленные, партизаны, подпольщики, заложники, игроки Киевского «Динамо». Лежало бандеровское подполье рядом с красными комиссарами, которых они так ненавидели, смерть принимала всех…
На станции «Киев-товарный» не возможно было протолпиться из-за товарных вагонов в которые днем и ночью грузили ящики и контейнеры с награбленными добром.
Земля, на расстоянии трех километров от Днепра ( фактически основная часть Города) была обнесена колючей проволокой и объявлена закрытой зоной, жители этих районов в спешке разбегались кто куда.
Остальные киевляне сидели в пустых ледяных квартирах, поменяв за оккупацию все ценное на продукты и порубив на дрова почти всю мебель. Тогда за кило картошки можно было купить буквально что угодно, а за полкило муки могли убить. Оккупантам приходилось не многим лучше— немцы сильно урезали довольствия своих «неарийских» союзников, оставив их, фактически, выживать как знают. Одни кинулись мародерствовать, другие (в основном румыны) развлекали народ импровизированными концертами со скрипкой и барабаном, сердобольные киевляне подкармливали их чем могли…
Потом отступающие немцы стали взрывать и поджигать Киев — горел практически весь центр. Ходили слухи, что немцы взорвут город, а население — половину расстреляют, половину – угонят в Германию. Люди замерли среди бомбежек, пожаров, расстрелов, грабежей, голода, холода, неопределенности и не знали — когда это кончится!